Валентина Душанская, г. Великий Новгород
курс: Алхимия текста. Начало
Сухонькая, высокая, аккуратная старушка с необычным для меня, десятилетней девочки, именем – Эльвира Константиновна. Аккуратно зачесанные седые волосы удерживает полукруглый гребень. Строгое, как школьная форма, кримпленовое платье с плотно застегнутым воротничком. Такой я помню женщину, с которой встретилась всего один раз в жизни…
Тысяча девятьсот семьдесят четвертый год. Мы с родителями транзитом в Ленинграде, заехали в гости к родственникам. Внушительная парадная, широкая лестница. Поднимаемся на четвертый этаж и останавливаемся перед дверью из двух створок. Кнопка-звонок как пластмассовый колокольчик, приклеенный к стене. Рядом указатель с фамилиями кому и сколько звонить. Мама протягивает руку, жмёт два раза. Тишина. Повторяет. Шаркающие шаги за дверью, щелчок щеколдой и перед нами — коммунальная квартира.
— Проходите, Клава придет с работы в шесть, ключ под ковриком.
В полумраке узкого коридора, мы проходим к двери напротив входа. Мама достает ключ, мы в комнате. Кровать, кресло, круглый стол, покрытый ажурной скатертью и чудо техники, которое я вижу впервые- телевизор.
Мама идёт на кухню. Соседка, представившись Эльвирой Константиновной, проводит инструктаж, где находится стол-тумбочка тети Клавы, как пользоваться газом, который я тоже вижу впервые. Подмигнув мне и поманив едва заметным кивком головы, идет к себе в комнату. Я следую тенью и просачиваюсь за дверь, за которой живу несколько часов, но они остаются в памяти на всю жизнь.
Как только дверь за мной закрывается, Эльвира Константиновна, усаживается за стол и жестом приглашает меня сесть рядом. На столе – коричневая деревянная шкатулка. Что я сейчас увижу? Сижу затаив дыхание, боюсь пошевелиться. Эльвира Константиновна бережно открывает крышку, начинает поочередно извлекать из неё содержимое и рассказывать.
Блокадница Ленинграда. Вот хлебная карточка, вот обрывок газеты, вот медаль, вот рулон пожелтевшей от времени бумажной ленты, которую крестом клеили на окна, вот гильза. Дрожащими руками она перебирает каждую вещичку, даёт подержать мне и снова укладывает в шкатулку.
Слёзы прокладывают бороздки по её щекам, как окопы в 41-ом по земле Ленинграда. Я плачу вместе с ней. Плачу, совсем не понимая отчего.
Потом мы с ней, облокотившись на подоконник и подперев подбородок, смотрим на вечерние разноцветные огни Ленинграда и молчим. Мне так спокойно и хорошо рядом с ней. Я не хочу уходить из её мирка.
Мамины слова “иди спать” возвращают меня в реальность. Я всё ещё стою рядом с Эльвирой Константиновной, снизу вверх смотрю на неё. Она двумя ладонями зажимает мою руку и отпустив легонько подталкивает меня: беги, беги, пора…
Утром мы поочередно пьем чай на тесной кухне и уезжаем на вокзал. Больше мы никогда не виделись. Но каждый раз, приезжая в Ленинград я вспоминаю её – блокадницу Эльвиру Константиновну. И шкатулку. С драгоценностями, которые были дороже золота и бриллиантов для неё. И для меня.