Помнишь?

Помнишь, как мы бродили по твоим плантациям гладиолусов?
⠀
Я то и дело подпрыгивала, чтобы не потерять тебя из виду. А ты рассказывал мне, сколько раз за день меняет окраску Богиня Любви. Сетовал на дурной характер красно-черного Сильвера. Объяснял, почему у некоторых цветков лепестки на ощупь бархатистые, а у других словно шелк.
– Деда, а синие гладиолусы бывают?
Ты пожал плечами: – Пока не встречал, но когда-нибудь их обязательно вырастят.
⠀
Вырастили, деда. Представляешь?
⠀
Вишню как собирали, помнишь?
Ты срывал мне с верхушки самые большие и спелые ягоды, а в ведро отправлял неказистые – на варенье пойдут. Заряженные солнцем бордовые бомбочки взрывались во рту. Бух! Сок – по подбородку. А я его – рукавом по щекам. Ты смотрел и смеялся.
И я хохотала. Потому что смеялся ты.
⠀
А наша “Лунная соната” в четыре руки… Пальцы еще кое-что помнят, деда. А вот ты помнишь, как я сбегала с сольфеджио и ревела, что хочу учиться только у тебя? Я и сейчас считаю, что ты был лучшим учителем на свете.
⠀
А вчера в книжном шкафу твой ожеговский словарь откопала. Тот самый – зеленый, шестьдесят четвертого года. Однажды кто-то попенял ему на внешний вид, и он безропотно спрятал потертый сюртук за глянцевыми платьями юных соседок. Помнишь, я бежала с ним к тебе в комнату “почитать слова” и уронила эти фундаментальные 900 страниц на правую (или левую?) ногу?
Нога зажила и выросла.
Словарь состарился и стал еще мудрее.
У нас теперь, деда, все словари в интернете.
А я твой берегу.
В нем цветок белого гладиолуса остался.
⠀
Засушенный тобой цветок.
И книги остались, и музыка, и твои любимые “Мишка на севере”.
И всё тот же хоккей по телеку.
И вишни вон скоро сады вспенят.
Всё осталось, деда.
⠀
Тебя нет…